«Пусть придут… пусть они будут здесь сейчас, сию минуту!..» — глядя на открытую, зияющую пустотой дверь сарая, молила она, беззвучно шевеля губами.
А немец стоял в сарае, разглядывая внутренность какого-то старого фанерного ящика. В самой его середине лежал кирпич, изображавший обеденный стол, уставленный стеклянными баночками. В некоторых из них лежало несколько горошин, в других мелко накрошенные соломинки или кусочки моркови. А рядом сидело маленькое соломенное чучело с громадными угольными глазами, черным ртом и с голубой ленточкой, вплетенной в соломенный затылок.
— Вот это и есть мадам Сильвия! — радостным голосом объясняла Оняле. — Она очень важная барыня, у нее двадцать четыре хутора и на каждом хуторе по двадцать четыре девчонки, которые кормят ее гусей. Вот видишь, сейчас мадам Сильвия как раз сидит у себя на хуторе, она наварила гороху и ждет гостей.
Оняле подняла с полу соломенный жгут, зашитый в холщовую тряпочку, на которой были нарисованы черные глаза и громадные усы. — Видишь, это уже первый гость пришел!.. Доброе утро, мадам Сильвия, как ваше самочувствие?
Солдат долго переводил взгляд с черноротой Сильвии на девочку и снова на Сильвию. Наконец, ничего не сказав, он отвернулся, обошел сарай, потыкал ногой солому и вышел во двор.
— Совершенная кретинка! Зря провозился! — сказал он второму автоматчику и, прихватив с края колодца оставшийся шоколад, сунул его в карман. Затем он кивнул Юлии, чтобы она шла вперед, и следом за нею, все трое, они прошли через двор за ворота.
Шагах в ста от дома Юлия увидела за пригорком поджидавшую их большую военную машину. Она обернулась. В калитке теснились, глядя ей вслед, Ядвига, Аляна, профессор и впереди всех, с плаксиво перекошенным ртом, Оняле.
Юлия слегка кивнула им на прощание и стала спускаться с пригорка к машине. На длинных сиденьях в напряженных позах сидели, сложив на коленях руки, человек шесть — всё соседи с окрестных хуторов.
— Доброе вам утро, соседи! — сказала Юлия, и все с облегчением обернулись на ее спокойный голос.
— Ты поразговаривай у меня, старая ведьма! — ткнул Юлию железным кулаком в спину молодой полицейский. — Слышишь?
Споткнувшись от толчка, Юлия сделала еще два заплетающихся шага и упала на колени около самой машины, задев щекой за ее железный борт.
С усилием она поднялась на ноги. Ссадина на морщинистой темной щеке медленно наливалась кровью. Юлия поправила на голове платок, повернулась к полицейскому и тихо сказала:
— Спасибо! Слышу, сынок!
Сверху ей протянули руки, она влезла в кузов и села на железное сиденье рядом с другими.
— Собаки!.. Проклятые чертовые собаки!.. — с плаксивой злобой ныла Оняле, глядя вслед мелькавшей вдали, среди деревьев, машине. — Я ведь ничего не сказала! Пускай бы у меня лучше живот лопнул, чем я проговорилась бы.
Аляна обняла ее за плечи, успокаивая:
— Ты ничего и не сказала, ты умница!
— Ничего не умница, — всхлипывала Оняле. — А зачем они увезли старую хозяйку? Что они с ней будут делать?
— Да перестань ты, ради бога, — тоскливо воскликнула Ядвига. — И без тебя с ума сойти можно!
— А где же… Надя? — невольно понижая голос и оглядываясь, спросил профессор.
— Там… — махнула рукой в сторону сарая Оняле. — Я ей уже сказала, что они ушли, только она теперь не скоро вылезет. Он ей чуть на руку не наступил, этот черт!
— Ну что ж?.. — В полной рассеянности профессор потирал себе лоб и напряженно хмурился. — Очень хорошо… Значит, больше и раздумывать нечего… Да, нечего!.. Ядвига, пожалуйста, сейчас же иди и затопи печку. Слышишь? Мне это нужно… А Аляна мне поможет… и лопату, пожалуйста, захватите с собой.
— Куда же идти? — удивленно спросила Аляна.
— Вот туда, на огород.
— Где мы закапывали?
— Да, да, именно… Прошу тебя, Ядвига, не теряй времени.
— Ты хочешь их сжечь?
— Конечно. Да поскорей! — Он кричал на жену резко и нетерпеливо, как не позволял себе никогда в жизни, и она понимала, что на этот раз подчиниться придется ей. Она только осмелилась спросить:
— А ты потом… когда-нибудь не пожалеешь?
— Делай что тебе говорят! — топнув ногой, срывающимся голосом крикнул профессор и угрожающе помахал в воздухе худой белой рукой, далеко высунувшейся из короткого рукава…
Потом он бесконечно долго сидел, скрестив ноги, на полу, перед раскрытой дверцей жарко пылавшей печки. Около него лежала груда синих листков с белыми линиями, скатанных в трубки планов и ярко раскрашенных карт. Он брал их по очереди в руки, внимательно разглядывал, быстрыми движениями рвал пополам, еще и еще, и, скомкав, бережно укладывал на груду раскаленных углей, по которым пробегало голубое пламя.
Аляна хотела ему помочь, но он отвел ее руку.
— Нет, лучше я сам! Не мешайте мне, пожалуйста.
Печь пришлось топить очень долго, и долгое время лепестки бумажного пепла, вылетая из высокой трубы, кружились над хутором и опускались далеко на лугу.
Наконец эта многочасовая работа была кончена.
— Вот и все, — с каким-то странным облегчением сказал наконец профессор.
Он попробовал встать, но ноги так затекли, что Аляне и Ядвиге пришлось ему помочь. Смущенно поблагодарив, он кое-как доковылял до своего кресла, долго сидел, потирая колени и криво усмехаясь про себя. Потом поймал руку Ядвиги и виновато ее погладил.
— Прости меня, я, кажется, на тебя накричал?
— Ты даже ногой на меня топал, — услужливо сообщила Ядвига, радуясь, что он заговорил хоть о чем-то.