Навсегда - Страница 85

Когда распространился слух о нападении на фашистский пост, о взрыве моста, Магдяле по минутам высчитывала время отсутствия мужа и каждый раз убеждалась, что отсутствовал он не больше, чем обычно.

Она пыталась обмануть себя, но с каждым днем это становилось все труднее. Она жила со стиснутым сердцем, как человек, который старается не заглядывать в темный угол своей комнаты, чтоб не увидеть, что там стоит кто-то страшный, чужой. И уже знает, что кто-то стоит, и все-таки говорит себе: «Там никого нет» — и, холодея от страха, не оборачивается.

Иногда Магдяле чувствовала, что вот-вот не выдержит, обернется и увидит правду, убедится в том, что у ее возлюбленного, избранника, у ее мужа нет и никогда не было никакой скрытой, главной жизни; что он, как и все обыватели, поругав фашистов, идет в пивную, уступая дорогу встречным эсэсовцам, и возвращается оттуда в благодушном настроении, считая, что, пока тебе платят жалованье и дают паек, жизнь не так уж плоха.

И вот сейчас она сидела с тяжело бьющимся сердцем на своей постели и подслушивала шепотом произносимые слова: «…автоматы… исправные… винтовки… партизаны… лес фашиста не терпит…» И, подслушивая, знала, что теперь-то она не ошибается, и беззвучно плакала от страха за Пятраса и от гордости: она не ошиблась в нем, ее любовь не обманута.

Когда, проводив отца, Пятрас пришел и лег рядом с нею в постель, он был изумлен тем, как она порывисто обняла его и с какой отчаянной силой прижалась щекой к его щеке…

Он ничего не сказал ей про разговор с отцом: «Так, пустяк, старик соскучился у себя на болоте, зашел навестить…»

Она торжествующе улыбнулась в темноте: даже ей он не сказал ни слова! Вот каким непроницаемым, твердым он умеет быть!..

Глава двадцать вторая

Подслушанный ночной разговор совершенно изменил жизнь Магдяле.

Теперь, проходя мимо дома с грибами-мухоморами, где за оградой, охраняя здание гестапо, лениво прохаживался часовой, она кидала быстрый взгляд на окна и говорила про себя: «Не сидели б вы, сволочи, так спокойно, если б знали то, что знаю я!..»

Жизнь ее снова наполнилась ожиданием и тревогой. Она постоянно подмечала, или думала, что подмечает, еле уловимые мелочи в словах и даже во взглядах мужа.

Она просыпалась в страхе от звука проехавшей под окнами тяжелой военной машины, а иногда ее охватывало такое острое предчувствие надвинувшейся опасности, что она чуть не плача бросалась целовать мужа, мирно отправлявшегося на работу в Лесное управление. Ей казалось, что она видит его в последний раз, что они стоят на пороге какого-то великого и трагического события.

Проходила неделя, другая… месяц, и постепенно напряжение стало спадать: ничего не случалось.

Однажды Магдяле увидела на улице старого лесничего. Она обрадованно окликнула его, издали помахала рукой. Но Казенас угрюмо кивнул и перешел на другую сторону.

Старик и в самые лучшие минуты не грешил вежливостью, но почему-то эта встреча показалась Магдяле зловещим признаком. Она стояла, растерянно глядя ему вслед. Что делать? Куда идти?..

И тут она вспомнила Аляну.

Уже больше месяца Магдяле не навещала стариков. Может, и Аляна уже вернулась? Как она могла забыть про Аляну?..

Ремонтная мастерская на рынке оказалась закрытой. Торговка галантерейной мелочью сказала, что мастер не приходил уже несколько дней.

«Неужели у них что-нибудь случилось?» — с тревогой подумала Магдяле и, ускорив шаг, пошла по шоссе к домику над обрывом.

На стук никто не откликнулся. Магдяле толкнула дверь, и она открылась. Где-то в комнате вяло залаяла собака. Послышались шаркающие шаги, и на кухню вышел Жукаускас. Он еще больше ссутулился, оброс седой щетиной. Недоуменно глядя на Магдяле, он долго растерянно моргал, будто не узнавая.

— Я зашла вас навестить, — сказала наконец Магдяле. — Вы меня не узнаете?

— Нет, нет, узнаю. Навестить? Очень благодарны, — учтиво кланяясь и даже слегка пришаркивая ногой, засуетился Жукаускас. — Она так и думала, что вы зайдете навестить. Как же, как же…

— Что у вас случилось? — с трудом выговорила Магдяле.

— Ах, ведь вас, кажется, не было на похоронах? — все тем же до нелепости вежливым тоном рассеянно заметил старый мастер.

— На чьих похоронах, господи?! — крикнула Магдяле. — О чем вы говорите? Кто-нибудь умер?

— Да вы присаживайтесь, пожалуйста… — мастер показал на стул. — Так вы ничего не знаете? — И он стал без запинки, торопливо и как-то даже безучастно, словно заученный урок, рассказывать: — У нее, знаете ли, случился припадок, а в этом случае необходимо сейчас же сделать укол. Я поскорее побежал в аптеку, но там только для немцев или по рецепту немецкого врача. Мне, правда, дали таблетки, но таблетки не годятся, когда человеку нужен укол… Я повсюду бегал. Нет, не дают. Наконец в больнице, там есть сестра Лиля, я попросил ее, нельзя ли достать рецепт, а она ничего не ответила, взяла инструменты и пошла. Мы с ней прямо бегом бежали…

И бог нам помог, мы все-таки успели. Я так боялся, что она не дождется. И когда мы с сестрой вошли к ней, она улыбнулась, в первый раз за все время. Ей так приятно было, что она не умерла заброшенная, как какая-нибудь бродяжка. И сестра Лиля сделала очень хороший укол, прекрасный! А если бы понадобилось, она сделала бы еще, — она сама так сказала. Но больше не понадобилось, да… Было, конечно, уже поздно… И все-таки, как это хорошо получилось, что сестра Лиля успела прийти! Видели бы вы, как она улыбнулась от радости, когда увидела ее белый халат… — Умоляющими глазами старый мастер посмотрел на Магдяле и просительно повторил: — Ведь правда, это все-таки вышло очень хорошо?