— Может быть, прибавим шагу? Скоро светает, — сказал Пятрас.
— Хорошо, сейчас, — с трудом выговорила Аляна. — Я вас догоню… — Она сделала несколько шагов в сторону, и ее стошнило.
— Не беда, это бывает, — дружелюбно сказал Ляонас. — Ты опирайся на меня.
— После такой работы это и с мужиком может случиться, — поддержал его Пятрас. — Ты просто молодчина, честное слово! Мы даже забыли, что среди нас женщина, — все вровень шли…
После приступа тошноты у Аляны просветлело в голове, и она пошла быстрее. Снег стал падать реже. В открытом поле заметно стал подувать злой, ледяной ветерок, и кругом начинало сереть перед рассветом.
Когда впереди показались первые дома Ланкая, они пошли в обход по берегу озера, свернули в глухой переулок и тут остановились, прислушиваясь.
Издали, заглушенный лесом, слышался трескучий звук запускаемого мотора, переходящий в равномерный гул… Но то, что отдаленным гулом доносилось до города, людям, оставшимся на болоте, у машин, казалось оглушительным, нестерпимым грохотом.
На железном сиденье экскаватора сидел, торжественно и точно испуганно выпрямившись, маленький Жукаускас, с лицом совсем серым от усталости и волнения.
Двигатель ревел и стрелял в предутренней тишине. Жукаускас толкнул рычаг. Трясясь от напряжения, осыпая комья мерзлой земли, экскаватор дернулся, пошел по траншее, но, точно не осилив чего-то, споткнулся и стал на полдороге.
Лесничий замычал от отчаяния и замахал в воздухе руками, стиснутыми в кулаки.
Внимательно прислушиваясь к работе двигателя, Жукаускас снова взялся за рычаги, немного наклонил стрелку, подождал, и вдруг гусеницы пошли, побежали, экскаватор взревел еще сильнее и, тяжело лязгнув, перевалился через край траншеи.
Старый лесничий, вне себя от возбуждения, бежал впереди, показывая дорогу, делая на ходу разные ненужные ободряющие знаки.
Машина Станкуса, стоявшая на твердой земле, уже работала на холостом ходу. Казенас пробежал мимо нее, размахивая шапкой. Следом за ним веселыми прыжками неслась собака.
Теперь две машины, одна за другой, двинулись вдоль трассы заброшенного канала. Через полкилометра Казенас остановился и показал, где надо сворачивать.
Машина Станкуса с ходу круто повернула и пошла через кустарник под уклон. Подминая под себя кусты, она оглушительно ревела, оставляя за собой все более глубокие борозды. Когда показалась черная торфяная земля, блеснувшая незамерзшей водой, двигатель взревел долгим, надрывным звуком, точно чудовищная муха, запутавшаяся в паутине, и умолк. А через минуту-другую в мягкие болотные кочки врезалась машина старого мастера. Рванувшись последним усилием вперед, навстречу гибели, она тоже заглохла.
Казенас уже лез за ними следом в трясину, отчаянно крича:
— Эй вы, машинисты чертовы! Выскакивайте скорей! Затянет!.. Да левей держите, левей, сюда, где я стою!
Наконец все трое, держась друг за друга, выбрались на твердую землю. В трясине что-то жадно хлюпало и чмокало. Стрела одного из экскаваторов чуть заметно наклонилась набок.
— Боже мой, — устало сказал старый мастер. — До чего же славные были машины! Какие работники!..
— Никогда бы не поверил, что бывает на свете такой грохот, — говорил Казенас. — Днем на работе они шумели как-то потихоньку. А тут!.. Ну, теперь отдыхать не приходится. Мы сейчас дойдем до ручья. Он еще не скоро замерзнет. Наделаем им следов. Под деревьями их не скоро занесет снегом. Фашисты прибегут сюда со своими безмозглыми дворняжками и начнут шарить вдоль ручья, а мы по своим же следам пойдем обратно через поле. Там следы живо засыпет… Дураков за нос по лесу водить — это уж мое дело…
Аляна неслышно открыла дверь своим ключом, оставила ее незапертой и, добравшись до кухни, тяжело опустилась на табуретку.
Мать окликнула ее из своей комнаты:
— Это ты, Аляна? Вы вернулись?
— Да, — сказала Аляна. — Отец тоже скоро придет.
— Целую ночь вы разгребали снег на шоссе?
— Да. Я же тебе говорила. Но в следующий раз возьмут уже других.
— Хорошо, что хоть какой-то порядок есть, — вздохнула Магдалэна. — Ложись поскорее, отдохни.
Аляна размотала шарфик у себя на шее и в изнеможении посидела еще немного. Потом вытащила руку из одного рукава и опять, отдыхая, привалилась плечом к стенке.
Наконец она стащила с себя верхнюю одежду и, добравшись до постели, легла наискосок, свесив ноги. Лечь как следует у нее не было сил.
Долгое время спустя, когда дурнота прошла и на душе просветлело, Аляна стала думать о том, что сказал бы Степа, если бы видел ее сейчас, знал бы, что она делает. Как беспокоился бы он за нее, как пожалел бы, когда ей стало плохо, как гордился бы, что она такой молодец, не побоялась, не отстала от других.
Кто-то осторожно запирал на ключ дверь. Аляна прислушалась, узнала шаги отца. Он долго возился, разуваясь, потом неслышно подошел, заглянул к ней в комнату.
Аляна медленно приподнялась на постели, вопросительно поглядела на отца.
— Ну?
— Все, — устало сказал Жукаускас.
Тяжело опершись руками о край кровати, Аляна встала.
— Надо вымыть сапоги, сейчас я все сделаю… — И вдруг, прикрывая ладонью рот, снова опустилась на постель, борясь с тошнотой.
Магдалэна настойчиво окликала мужа, а он стоял, не отвечая, растерянный, испуганный, и гладил холодные пальцы дочери, комкавшие рукав его куртки.
Немного погодя ей стало легче, она слабо улыбнулась, увидев насмерть перепуганное лицо отца.
— Ну, чего же ты так испугался?.. Будет мальчик. Мы его Степой назовем, правда?..