Жизнь уходила из города.
Оборвалась телеграфная связь, только узкая лента шоссе еще связывала город со страной, потому что у границы продолжала драться, окруженная с трех сторон, истекающая кровью полевая дивизия, поддерживавшая пограничный отряд.
Толпы людей уходили на восток. Пешком, на велосипедах, на телегах… Ушел последний грузовик с ранеными.
Начинало смеркаться, когда единственная оставшаяся в городе пожарная машина, нагруженная людьми и вещами, остановилась около исполкома.
Начальник пожарной команды Генрикас пробежал через двор, поднялся на крыльцо и, быстрыми шагами пройдя по коридору, толкнул плечом дверь.
Матас и Дорогин одновременно обернулись на стук двери.
— Ты что же дурака валяешь? — с ожесточением крикнул Генрикас. — Что ты тут делаешь?
— Вот, докуриваем… — стряхивая пепел с сигареты, сказал Матас. Они с Дорогиным действительно собирались, докурив, проститься.
— Ты передо мной не красуйся! — нетерпеливо топнув ногой, выкрикнул Генрикас. — Докуривает он!.. Иди садись в мою машину, место есть, только без вещей… — Он бегло взглянул на Дорогина и добавил: — Вас я тоже посажу. Давайте побыстрей. Мы за ночь триста километров сделаем.
— Без вещей, значит?.. — миролюбиво переспросил Матас. — Нет уж, ты поезжай сам, не задерживайся.
— Тебе легко шуточки пошучивать, а у меня семья, дети и жена!
— Ну правильно, конечно, мне легче… У меня все в порядке. Увози скорей ребят, нас не надо уговаривать.
— Вот оно что?! — сказал Генрикас, кусая губы. — Ну и глупо и нелепо. Ты оставаться задумал?
— Не ори хоть тут. Окно открыто, — сердито сказал Матас.
— Плевал я на твое окно… Ведь это глупо, глупо… тебя все кругом знают. Тебя же провалит первый встречный прохвост… Или ты приказ получил?
— Иди, иди отсюда, не задерживай машину, до свиданья, ну, прощай! — Матас, решительно шагнув к Генрикасу, протянул ему руку. — Никаких приказов никто не получал. У меня все в порядке, спасибо, что заехал, а теперь поезжай.
— Так! — еле сдерживаясь, сказал Генрикас. — У меня там в машине двенадцать человек. И дети.
И вот я сажусь и жду тебя и не сдвинусь без тебя с места, потому что ты идиот! Понял?
Он скрестил руки на груди и сел.
Матас пожал плечами, вздохнул и тихо сказал:
— Ну хорошо, я получил приказ…
— Ты врешь! — с ожесточением перебил Генрикас.
— Нет, — еще тише повторил Матас.
— Врешь! Ты не желаешь! Потому что это я! Потому что моя машина! А ты меня презираешь. А я на тебя плевал, я все-таки тебя увезу…
— Дурак ты, дурак, — ласково сказал Матас. — Нашел время. Идем, я с твоими попрощаюсь.
Он вышел из комнаты, а Генрикас некоторое время еще сидел, скрестив руки. Потом неохотно встал и двинулся следом за Матасом.
Подойдя к машине, Матас чмокнул по очереди обоих мальчиков, кивнул двум знакомым женщинам и остановился против жены Генрикаса.
— Вы с нами? — обрадованно начала она, но Матас, не отвечая, потянулся и чмокнул ее в щеку.
— Долго мы будем еще канителиться? — сдавленным от нетерпения голосом выкрикнул румяный рослый мужчина, начальник финотдела. — Кончатся эти разговоры?
— Если бы у меня не было семьи… — глухо проговорил Генрикас.
— Ну конечно, как будто я сам не знаю! — сердечно сказал Матас. — Поехали, давайте!
Машина рванулась с места и ушла. Матас оглянулся и увидел, что Дорогин стоит рядом.
— Так поговорить и не успели, — сказал Дорогин. — Пока совсем не стемнело, я пойду.
— Решил все-таки идти?
— Обязательно. Моя вина. Надо раньше было сделать. Все надеялся, что как-нибудь обойдется. Теперь придется самому.
— А ты один сумеешь?
— Конечно. Отчего же? Загоню в болото и утоплю. Не могу же я им экскаваторы оставить.
— Эх, — сказал Матас. — А так было хорошо у нас работа пошла… Ну, прощай. Счастливый путь.
— Счастливый будет, когда мы обратно будем возвращаться.
— Вернемся. Не мы, так другие…
— Правильно. А неплохо все-таки, чтобы это были мы! — Они крепко стиснули друг другу руки, потом обнялись и, почему-то постеснявшись поцеловаться — они очень недолго были знакомы, — расстались среди пыльной улицы, в сумерках, навсегда…
Дорогин вышел из города и знакомым путем направился к болоту, где стояли бездействующие экскаваторы.
Два человека лежали на соломе чердака в заброшенной сторожке, поглядывая через маленькое оконце с выбитыми стеклами. Тот, что был помоложе, здоровенный парень с толстой шеей, скучал и то и дело принимался зевать. Другой, постарше, все время был настороже.
Услышав шаги на пустынной дороге, он выглянул из окна и вдруг взволнованно задергался, торопливо отползая назад.
— Давай, давай, этого я узнал… Он нам годится… Скорей, давай! — шептал он, еле сдерживая нетерпение.
— «Давай, давай»! А сам назад пополз, — шепотом сказал парень. — Герой ты, пан Кумпис!
— Ну, давай, ты же солдат! — пихал его кулаком в бок Кумпис.
Парень, не отрывая глаз от идущего человека, потянулся рукой и подтащил к себе винтовку. Винтовка была старая, «Ремингтон» времен войны 1914 года, и вся жирная от смазки после долгого хранения в земле.
Человек прошел мимо сторожки, и теперь им видны были только его спина и затылок.
— Да ну!.. — торопил Кумпис.
Парень, с трудом различая мушку, подвел ствол снизу, как его учили в армии, и выстрелил. Человек послушно, молча упал.
— Вот как нас учили, — сказал парень и начал обтирать жирные руки о солому.