Навсегда - Страница 48

А через мгновение Степана уже рвали за рукав, толкали в спину и волокли к машине.

Хлопали выстрелы, кто-то кричал на бегу, ревел мотор тяжелой машины, и вдруг наступила тишина и тьма… Спустя долгое время Степан стал различать равномерный рокот работающего мотора, смутно ощутил тряску бегущей машины и почувствовал боль в затылке. Он лежал, скорчившись на полу машины, упираясь лбом в сапог какого-то солдата. Дальше ему были видны два ряда таких же обутых в сапоги ног, с одинаковыми прикладами автоматов между каждой парой сапог.

Солдаты сонно покачивались от толчков. Степан непроизвольно шевельнулся, чтобы выпрямить неудобно согнутую шею, но уперся головой в тяжелый сапог.

Скосив глаза кверху, он встретился взглядом с тем самым солдатом, который собирался в него стрелять и не выстрелил.

Солдат осторожно подвинул ногу. Теперь Степан мог немного разогнуть шею. Он закрыл глаза, расслабил мускулы и молча стал терпеть боль.

Глава двадцать пятая

Ранним утром, когда люди еще спали, в чистом синем небе рождающегося ясного дня над городом прошли самолеты. Их было очень много, они шли очень высоко, все в одном направлении — на восток.

Люди выбегали из домов, одеваясь на ходу, и стояли, прислушиваясь, недоумевая, все еще надеясь, что это не то, чего они так боялись.

Оглушая ревом мотора, над Ланкаем низко прошел самолет с черными фашистскими крестами и сбросил несколько бомб, упавших на окраине города и в поле. После этого все стихло надолго. Соседи оттаскивали обезумевшую дряхлую старуху, царапавшую ногтями камни только что рухнувшего дома, где осталась ее семья.

В поле сбежавшиеся мальчишки испуганно таращились на убитых коров, на пестрого жеребенка, стоявшего, пошатываясь на широко расставленных ногах, и недоуменно косившегося на разорванный осколком бок…

Подожженная «зажигалкой» мельница на холме горела, не переставая вращать крыльями, перемалывая последние пригоршни зерна в муку, которая струйкой сыпалась в огонь…

Вскоре радио сообщило, что гитлеровские армии перешли границу и начали войну…

Серая от пыли санитарная машина с простреленным стеклом и вмятиной на боку, промчавшись через весь город, затормозила у подъезда городской больницы. Молодая женщина в белом халате, надетом поверх пестрого шелкового платья, выскочила из машины и взбежала на крыльцо, споткнувшись от волнения и спешки. Через минуту она вышла обратно в сопровождении двух санитаров и невозмутимо спокойной сестры Лили.

В машине были первые раненые, которых увидели в Ланкае, — пограничники с заставы.

Пока раненых перекладывали на носилки, женщина недоверчиво следила за каждым движением санитаров. Она провожала каждые носилки в приемную, открывала и придерживала двери и упрашивала санитаров быть поосторожнее.

Когда появился дежурный врач, она, называя каждого раненого по фамилии, начала горячо объяснять, почему именно с ним надо обходиться особенно бережно и осторожно.

— Вы меня понимаете?.. Понимаете?.. — не находя слов, заканчивала она каждую просьбу, глядя на врача напряженным, полным тревоги, требовательным взглядом матери, непоколебимо убежденной, что ее ребенка надо лечить не так, как всех, а особенно хорошо, потому что это не обыкновенный ребенок, а особенный: ее собственный, любимый!..

Перед ней вежливо захлопнули дверь перевязочной. Она покорилась, но упрямо осталась у самой двери, чтобы хоть слышать, что там происходит.

«Боже мой, до чего не умеет себя вести эта назойливая женщина, — думала сестра Лиля, проходя мимо, шурша своим белым, подкрахмаленным, отлично сшитым халатом. — И этот вид! Медицинский халат, растрепанные волосы со следами кокетливой прически и сандалеты!.. Лоб в поту, и даже не вытрет!»

Дожидаясь очереди в перевязочную, лежавший без движения тяжелораненый вдруг широко раскрыл беспамятные, испуганные глаза.

Сестра Лиля сейчас же склонилась над ним со своей снисходительной, прохладной полуулыбкой, так хорошо успокаивавшей больных.

Глаза раненого со страхом метнулись от ее лица в сторону, будто отыскивая что-то… нашли и замерли, прояснившись.

Лиля удивленно обернулась, проследив за направлением его взгляда. Он смотрел прямо в лицо женщины в белом халате, а та уже подходила к нему, обрадованно кивая.

— Ну-ну, не волнуйся, Санников, — говорила она. — Вот видишь? Доехали. Ты теперь в госпитале находишься.

Раненый, пошевелив губами, что-то невнятно проговорил.

— Это ты про меня спрашиваешь? Да?.. Поняла, поняла. Вот видишь, цела, даже и не задело ни разу, так хорошо проскочили, никого не задело…

В приоткрытую дверь приемной заглянул водитель машины, боец-пограничник:

— После всех моя очередь. Тут у меня немножко! — он показал кое-как замотанную платком кисть левой руки.

— Эх ты, Ванчуков, голубчик, когда же это тебя?

— Наверно, на перекрестке, как нам на дорогу выезжать. Я сперва и не заметил, потом гляжу, баранка у меня скользкая. Нам бы поскорей тут управиться, ехать надо!

Сестра Лиля сказала:

— Вы только заверните ему рукав, пожалуйста, я все сделаю.

Женщина отогнула рукав водителю и озабоченно вздохнула.

— Как же ты теперь обратно машину поведешь, Ванчуков? Ты погляди, что у тебя с рукой!

— Как миленький, — сказал водитель, напрягаясь и морщась от того, что делала ему с рукой сестра, — вы только, сестрица, чересчур не наматывайте, хоть два пальца оставьте на свободе, чтобы было чем за баранку хвататься.