Навсегда - Страница 44

И вот однажды, понадеявшись на нее, команда проиграла подряд два очка из-за того, что узкая юбка помешала Аляне принять мяч почти у самой земли. Поняв, что подводит своих, она вдруг с отчаянием схватилась за застежку юбки. Степан, к счастью, был далеко в море, и в эту минуту она неожиданно для себя обнаружила, что его-то больше всех и стесняется. Отбежав в сторону, Аляна сорвала с себя юбку и мокрую от пота майку и, с наслаждением всей кожей ощущая лучистое солнечное тепло и холодок ветра, бегом примчалась на свое место.

С этого дня ее стало невозможно заставить выйти из воды, а необходимость надевать платье к обеду стала казаться ей нудной и обременительной.

…В первое же воскресенье Аляна объявила, что они приглашены в гости к Монике и надо идти обязательно.

Вдоль пенистой полосы прибоя они долго шли по жаре к рыбачьему поселку. Прошло больше часа после последнего купанья, и они решили, что пора искупаться снова. С привычной быстротой сбросив с себя то немногое, что было надето, они вошли по пояс в море и, одновременно оттолкнувшись от земли, легли на двигавшийся навстречу спокойный водяной вал. Их приподняло, качнуло, провалило вниз и снова подняло вверх. Аляна теперь немного умела плавать, и это доставляло ей новую радость…

Выбежав первым из воды, Степан, обсыхая, присел на песок и закурил папиросу, из тех, что покупала на свои припрятанные деньги Аляна.

Он пристально и серьезно смотрел, как она выходила из моря, громко смеясь от радости каждый раз, как набежавшая сзади волна ударяла ее в спину, обдавая пеной.

— Ты что? — вопросительно улыбаясь, спросила она, останавливаясь прямо перед ним и выжидательно присматриваясь.

К этому времени Аляна уже сделала поразившее ее открытие: у нее красивые ноги, стройные узкие бедра, — попросту она хорошо сложена. Ей никто этого не говорил, но, постоянно встречаясь с многими девушками на пляже, она не могла этого рано или поздно не заметить.

Степан ничего такого не понимал, — какие там ноги, низкая или высокая талия и тому подобное. Он просто и неколебимо был уверен, что она лучше всех, и ни на минуту в этом не усомнился.

— Ну что же? — нетерпеливо повторила Аляна. — О чем ты думаешь?

— Ты мне нравишься.

Аляна наклонила голову к плечу и широко открыла внимательные глаза.

— Вот спасибо. А я-то думала, ты меня любишь!

— Ах, конечно, люблю. Да я сейчас не про то. Говорю тебе: сегодня ты мне ужасно нравишься.

— А вчера? Нет?

— Сегодня особенно.

— Гм… — в недоумении пожала плечами Аляна. — Это странно!.. — и задумалась.

Они оделись и молча пошли дальше. Поселок был уже совсем рядом, когда Аляна остановилась и быстро проговорила:

— Постой! Значит, нравлюсь?.. Вот посмотрел — и понравилась?

— «Посмотрел»!.. Весь день небось смотрел!

— Теперь я понимаю, — обрадованно кивнула Аляна. — Понимаю, что ты хотел сказать, да, да!.. Это одно — что я тебя люблю, а еще — ты мне нравишься. Я тоже каждое утро посмотрю и думаю: как он мне нравится! Спасибо, что ты так сказал!..

Они пришли слишком рано, когда в доме кончали мыть полы. На стук никто не откликнулся, и они вошли в сени. Дребезжащий патефон со звоном и присвистом барабанил «матлот». Дверь была занавешена розовой занавеской, не доходившей до полу, и из-под занавески виднелись ноги в больших кожаных туфлях на деревянной подошве, отплясывавшие под музыку на только что вымытом полу.

Они окликнули хозяев. Туфли замерли на месте, послышался топот убегающих босых ног.

Патефон продолжал барабанить и высвистывать развеселый «матлот». Занавеска отодвинулась, и на пороге, смеясь, появилась высокая, худая старуха со скрещенными на груди, как будто для пляски, руками.

Сейчас же вышла из другой двери приветливая, немного торжественная в праздничном платье Моника, а следом выбежала ее босоногая сестренка, с разбегу вскочила в громадные туфли и, так как музыка еще продолжалась, снова со стуком заплясала.

Все засмеялись, Аляна со Степаном долго потом без смеха не могли вспоминать, как им показалось, что бабушка на деревянных подошвах отхватывала за занавеской «матлот»…

Подошли здороваться два высоких белокурых парня — братья Моники — и отец, морщинистый и чуть сгорбленный, но такой же рослый и широкоплечий, как сыновья.

— Никого больше дожидаться не будем! — со странным ожесточением объявила Моника. — Садитесь, пожалуйста! — и стала рассаживать за столом гостей и ребятишек.

Усаживая Аляну, она обняла ее сзади за плечи, прошептала что-то на ухо и чмокнула в щеку около уха. Заметно было, что она рада гостям, волнуется и ждет чего-то от их прихода.

Подали рыбную закуску: копченую, маринованную, поджаренную-маринованную — и разлили по стаканам водку. Аляна посмотрела на Степана и ободряюще кивнула. Что ее муж, не мужчина, что ли, чтобы не выпить с хорошими людьми?

С первого же тоста Степан обнаружил, что здесь много чего о нем знают за глаза и подготовлены к тому, чтобы с ним подружиться. Все это было, конечно, результатом ежедневных тайных бесед Моники с Аляной.

Сыновья дружески подмигнули отцу и разом опрокинули стаканы. Степан чокнулся с бабушкой и тоже выпил. Прекрасно чувствуя себя в этой атмосфере дружелюбия, он довольно удачно пустил в ход весь свой запас литовских присказок и словечек, что вызвало общее шумное одобрение.

Моника в праздничном платье выглядела старше и некрасивей, чем обычно. Стало заметно, что ей, наверное, лет двадцать восемь, не меньше, что лицо у нее немного скуластое, с маленькими и сейчас невеселыми глазками. И вдруг лицо ее изменилось. Брови нахмурились, а маленькие глазки просияли, сурово сжатые губы против воли забавно скривились, как у ребенка, когда его смешат и он из последних сил дуется, стараясь не улыбнуться.