Навсегда - Страница 68

Временами ей начинало казаться, что она и вправду, как в детстве, идет на хутор к деду, что она так и осталась маленькой батрачкой, которой только однажды приснился странный сон про теплые морские волны и нежный горячий песок, про чье-то лицо и губы, целовавшие вот эти самые ее руки, стиснутые сейчас от мороза в кулаки, нестерпимо ноющие от боли…

Поднявшись на пригорок, Аляна увидела невдалеке крепкие, приземистые постройки богатого хутора, к которому вела от проезжей дороги обсаженная деревьями аллея.

Она подумала, что добраться до следующего жилья у нее, пожалуй, не хватит сил, и, дойдя до перекрестка, свернула в аллею.

Не обращая внимания на выскочивших с лаем ей навстречу собак, она подошла к дому и остановилась в ожидании. Она до того устала от холода и ходьбы и у нее так болели ноги, что она сразу же тяжело привалилась плечом к резному столбику крыльца.

Растрепанная женщина с недовольным лицом, запахиваясь в теплый платок, выглянула из полуоткрытой двери и спросила, что ей нужно.

Аляна опять сказала, что идет на хутор к родным, и попросилась обогреться и переночевать.

— Тут не постоялый двор. Пусть на постоялый двор ходят! — произнес мужской голос за спиной у женщины.

— Просто не знаю, — сварливо сказала женщина, — не знаю, что сказать. Не такое время, чтоб пускать чужих. Не велят они никого пускать, пруссаки.

— Нечего и знать, — сказал мужчина, выглядывая из двери, — сказано, не постоялый двор.

Женщина стояла и хмурилась.

— Слышишь, что говорит хозяин? — хмуро спросила женщина.

— Слышу, — тихо проговорила Аляна, медленно подняла голову и неуверенно попросила — Может быть, хоть погреться пустите, а?

— Вот-вот! — точно обрадовавшись, закричал хозяин. — Ихнего брата только на порог пусти… Вот-вот!.. А может быть, она сбежала откуда-нибудь, потом отвечай перед этими чертовыми пруссаками.

— Слыхала, что хозяин говорит? — опять строго повторила женщина.

Аляна не очень вслушивалась в слова, она тупо смотрела в лицо мужчины с выпуклыми водянистыми глазами, жесткими усами, стараясь догадаться, к чему клонится дело, и наконец поняла. Хозяин! Тот самый, у кого она пасла коров семилетней девчонкой, сейчас кричал на свою батрачку и гнал ее от дома. Или это тот, у кого она пасла гусей?.. Не важно. Ей когда-то снилось, что она больше не батрачка и у нее нет хозяев, но это был сон, а теперь снова все стало как раньше.

Она оттолкнулась от столбика, на который опиралась, повернулась и молча пошла прочь.

На лице женщины появилось выражение удивления. Ведь она не отказала окончательно! Она просто не решила, как поступить. Если бы попросили как следует, еще и еще, она, быть может, и согласилась бы…

Аляна уходила тяжелой размеренной походкой человека, который очень много прошел и которому еще далеко идти.

— Куда же она пойдет? — недоуменно сказала хозяйка.

Она даже сошла на две ступеньки с крыльца, точно собираясь догнать уходившую. Хозяин вышел и молча стал рядом с ней.

Сами не зная почему, они долго стояли и смотрели, как, мелькая среди рядов деревьев, не оборачиваясь, удалялась от них маленькая фигурка.

Что-то накипало и накипало на сердце у женщины все время, пока они стояли и потом, когда вошли обратно, в тепло натопленный дом, и снова сели за ужин. С ненавистью слушала она, как муж после каждого глотка похлебки обсасывал жирную ложку; тридцать шесть лет они спали и ели бок о бок и работали, как люди, которым завтра угрожает голод, хотя могли бы целый год кормить двадцать человек. И все это ради того, чтоб прикупить у обнищавшего соседа какой-нибудь кусок поля или луга и спрятать купчую в сундук. Немало лежало их там, на самом дне, а жизнь прошла, и не осталось ничего хорошего между ней и мужем, и батраки ненавидели их больше, чем других хозяев… Хоть бы эту замерзшую девчонку пустили погреться! Нет, и ее прогнали… Впрочем, разве где-нибудь на свете дают что-нибудь даром? А если нечем заплатить, так хоть умей попросить пожалостней. Заплати хоть унижением.

Аляна уже выбралась на дорогу и шла дальше, низко нагибая голову, пряча лицо от порывов морозного ветра, обдававшего ее колючим, как стеклянная пыль, сухим снегом.

Она спустилась с пригорка, поднялась на следующий и увидела темнеющий вдали молодой ельник, обступивший дорогу. За ельником начинался совсем черный в сгустившихся сумерках лес.

Давно уже крыши хутора остались позади, а в жарко натопленной кухне хозяин с хозяйкой все еще ужинали, молчали и думали о ней.

— Ну, насосался? — с еле скрываемой ненавистью сказала хозяйка, протягивая руку, чтобы убрать со стола миску, из которой ел муж.

Он загородил миску рукой и, черпая со дна, продолжал хлебать и обсасывать усы.

Наконец он отложил ложку, поднял голову и злорадно спросил:

— Ну ладно. Так отчего же ты сама не оставила ее ночевать, если ты такая добрая?

Хозяйка отвернулась, почувствовав такой прилив ненависти к мужу, какого давно не испытывала. Она думала о том, как хорошо было бы ударить его сейчас прямо по голове тяжелой глиняной миской, все бросить и уйти навсегда… Но она знала, что и не ударит, и не уйдет…

Аляна шла, тяжело волоча ноги, по узкой дороге, к самым обочинам которой подступал молодой, свежий ельник.

Что-то шевельнулось среди пушистых низеньких елок, и она увидела худую, остромордую собаку, которая, подняв уши, внимательно на нее смотрела. Аляна остановилась и тоже стала на нее смотреть. Собака не спеша повернулась и скрылась, и сейчас же послышалось негромкое рычание и чавканье.