Навсегда - Страница 36

На тротуарах выстроились в два ряда жители городка и крестьяне, приехавшие на рынок. Из всех окон торчат головы любопытных старушек, ребятишки бегут перед экскаватором, точно перед оркестром полковой музыки.

Стекла домишек дребезжат, когда мимо них медленно проплывает экскаватор, высоко неся свою могучую стрелу. Сам содрогаясь от переполняющей его мощи, похожий на средневековую осадную машину, он проходит по улице сонного уездного городка…

Дорогин и Степан второпях прощаются, им надо следом за экскаваторами ехать на рабочий участок. Аляне давно пора домой, она готова пуститься бегом, вприпрыжку, но, оказывается, им с Матасом по дороге, и они вдвоем не спеша идут вдоль шоссе.

Матас оживленно рассказывает, до чего хороший курорт эта самая Паланга, а Аляна слушает как во сне. «Море», «курорт», «дюны», — она прекрасно знает, что это такое. Она читала романы, герои которых красиво страдали на приморских курортах или по случаю какого-нибудь разочарования в любви скрывались от людей, отправляясь в плаванье на яхте. Она видела в кино волны, песчаный берег и даже пальмы, но какое это могло иметь отношение к ее собственной реальной жизни, жизни маленькой работницы с грязной провинциальной фабрики?

А сейчас вот Матас советует завтра же подать заявление в фабком. Она ни разу в жизни не писала заявлений, ни разу в жизни не была в отпуске. Подать заявление, и она может шагнуть сквозь экран маленького кино, где ей показывали картинки чужой, несбыточной и невозможной жизни, — шагнуть и ступить на настоящий песок и войти в живые, бегущие волны. Нужно только написать заявление?

— Да ты что, смеешься? — изумляется Матас.

— Очень смешное это заявление. У меня никак в голове не умещается. Вроде того, что я бы написала: «Прошу меня с такого-то числа на две недели назначить миллионершей».

Матас задумчиво кивает.

— Знаешь, мой отец тоже мечтал поехать к морю, поглядеть на него и искупаться. Он начал мечтать об этом еще мальчишкой. И, состарившись, он мне говорил: «А все-таки увидишь, я один раз соберусь и поеду. Купаться уж я не стану, только разуюсь и войду в воду. И посмотрю, какое оно все-таки на самом деле…» Так и умер, не повидав моря, хотя прожил всю жизнь на хуторе в сорока пяти километрах от берега. И мне, знаешь, это почему-то так обидно. Ничего он не видел в жизни, кроме темной нужды, ну хоть море бы повидал… — Помолчав, Матас бодро, шутливо добавляет: — Теперь ты понимаешь, почему я так люблю хлопотать людям насчет путевок?

Впереди, на повороте в Озерный переулок, появляется неторопливая процессия. Растянувшись длинной цепочкой, парами, идет множество малышей. Их ведет женщина в белом халате.

Сквозь уличный шум слышен многоголосый, тоненький говор. Ребятишки без умолку что-то лопочут, смеются, даже пробуют петь. Они подвигаются осторожными мелкими шажками, не отрывая подошв от земли, шаркая, точно маленькие, дряхлые старички. На некоторых из них переднички с синими горошками — это мальчики; на других с розовыми — это девочки. Хочется сказать — будущие мальчики и будущие девочки. Сейчас они еще такие маленькие, такие одинаковые в своих колпачках и платьицах, что не похожи ни на мальчиков, ни на девочек, просто маленькие будущие человечки.

Аляна знает, что сегодня детсад переезжает в новое помещение, в бывший особняк старой барышни. Ладно, она опоздает домой еще на несколько минут, только бы увидеть, как эти новые хозяева — от горшка два вершка — вступят во владение!

Обогнав еле подвигающуюся цепочку «переселенцев», Аляна с Матасом входят в непривычно широко открытые ворота сада.

Навстречу спешит опять чем-то недовольная пожилая работница и сейчас же уводит Матаса в дом. Аляна на минуту остается одна в саду, где когда-то работала маленькой девочкой. Так же, как прежде, цветут гладиолусы и поздние фиолетовые ирисы по краям дорожек. Струйка маленького фонтана взлетает вверх и, согнувшись, падает, обливая блестящие от воды крупные раковины. Только теперь посреди полянки с подстриженной травой стоит фанерный домик и пароход с бумажными флажками.

Из-за кустов, со стороны дома садовника, где она теперь живет, шаркая теплыми туфлями, появляется старая барышня и манит к себе Аляну.

— Все загадили!.. Все теперь загадят!.. Видишь эту мерзость? — она протягивает руку, с отвращением показывая на фанерный домик, и сейчас же отдергивает назад, точно боясь испачкаться.

Аляна смотрит на нее, не отвечая. Старая барышня, с тех пор как стала сама ходить на рынок, где приводит в отчаяние всех баб, выторговывая каждую копейку, заметно похудела и загорела.

— Это все негодяй-пожарный подстроил, — мстительно грозя пальцем, продолжает старая барышня. — Видишь, он напустил сюда сотню маленьких оборванцев нарочно, чтобы они тут все, все затоптали, перепачкали, загадили…

Женщина в белом халате появляется в эту минуту в воротах, вводит первого мальчика и отпускает его руку. Малыши сбиваются в кучу, оглядывая незнакомый сад, потом, спотыкаясь и неуклюже припрыгивая, бегом рассыпаются по траве. При этом все они тоненькими голосками выкрикивают, как попугаи, одно и то же: «аф!.. аф-аф!..» Они только что видели на улице собаку и полностью захвачены впечатлениями от этой встречи.

Аляна ловит одного из них, подхватывает на руки.

— Что же ты лаешь? — спрашивает она его. — Разве ты маленькая собачка?

Малыш сосредоточенно думает и вдруг догадывается, кем бы ему сейчас больше всего хотелось быть. Отчаянно болтая руками и ногами, чтобы его отпустили, он шлепается на четвереньки, ползет по мягкой траве и тявкает. Это нравится всем, и все расползаются по саду и тявкают: «Аф-аф-аф!»