— Я приглашена, — Магдяле лениво усмехнулась своими яркими губами и положила руку на плечо Степану. Они дождались удобного момента и нырнули в общую массу танцующих.
В это время Аляна, все время оживленно осматриваясь по сторонам, нетерпеливо пробиралась вдоль стены через толпу. Не найдя Степана около двери, где только что его видела, она остановилась, растерянно оглядываясь, и тут же увидела его с Магдяле. Она следила за ними глазами и с печальным недоумением думала: «Что же это? Разве сегодня это может быть? Сегодня!..»
Когда танец окончился и Степан наконец отыскал ее, они, не сговариваясь, вместе вышли на веранду. В темном углу что-то звякнуло, и старый Казенас, подмигивая с заговорщицким видом, поманил Степана к себе. В руке у него был маленький стаканчик, до половины налитый водкой.
— Да нет, спасибо, ни к чему, — сказал Степан.
— Что вы еще придумали! — сердито сказала старику Аляна. — У нас здесь клуб.
— Ну все-таки, сегодня вечеринка, — радушно упрашивал Казенас. — Капельку, от сырости.
— Не надо пить, — попросила Аляна.
— Да я и не буду, — ответил Степан.
Они прошли мимо Казенаса на крыльцо, и Аляна тихонько благодарно пожала ему руку. Он тоже слегка сжал ее ладонь, и так, не разнимая рук, они оживленно заговорили о всяких пустяках, изо всех сил стараясь показать, что совершенно не знают, что у них там происходит с руками.
Нет, ожидание ее не обманывало. Все оказывается сегодня еще прекраснее, чем она ждала, — успела подумать Аляна и тут же услышала, как ее зовут сразу несколько голосов из зала.
Она мягко высвободила руку.
— Придется пойти попеть немножко.
Посреди зала для нее поставили стул и табурет для аккордеониста.
Аляна запела без всяких приготовлений, так просто, будто заговорила, и разом все стихло, только слышно было, как проскрипел сапогами, пробираясь на цыпочках в зал, старший Казенас.
Она пела, спокойно сложив руки на коленях, слегка наклонив голову к плечу и внимательно глядя куда-то прямо перед собой, поверх голов слушателей. Негромкий чистый голос звенел на тонких нотах и, спускаясь вниз, на самых глубоких, «душевных», будто хрипнул от волнения.
Нагловатый парень-аккордеонист сидел, не отрывая преданных, послушных глаз от лица Аляны, и благоговейно, едва касаясь, пробегал пальцами по клавишам.
Степан, стоя вдали, у стенки, невольно видел застывшие лица людей. Некоторые сидели, уставясь в одну точку, точно стараясь вспомнить что-то важное, давно забытое, но большинство смотрело прямо в лицо Аляне с таким выражением, что Степан с тревогой подумал: «Что же это? Оказывается, ее все любят? Оказывается, все понимают, что она одна особенная, необыкновенная? И эта пожилая женщина, которая смотрит на нее, кивая в такт, с такой благодарной ласковостью. И эта девушка, что с полуоткрытым ртом заглядывает через плечо подруги, чтоб видеть лицо Аляны. И этот бородатый старый человек с растерянной детской улыбкой на грубом морщинистом лице… Все они ее любят. Что же я могу для нее значить?»
Аляна допевала песню, все замедляя. Задержав дыхание так, что голос на мгновение в нерешительности замер, она словно с облегчением выдохнула последнее слово и исподлобья улыбнулась своей милой, притворно хмурой улыбкой.
Слушатели все время были точно связаны песней, а теперь, как будто их развязало, задвигались, ожили, заговорили.
— Чертовски прилично спела! — громко объявил Казенас и, зажмурив глаза, помотал головой.
Девушки окружили аккордеониста, выровнялись в два ряда и запели хором. Казенас потянул Степана за рукав, и они выбрались из зала покурить на свежем воздухе.
— Если хочешь увидеть настоящего, стопроцентного, ничем не разбавленного дурня, — с громким причмокиванием раскуривая трубку, вполголоса пробурчал лесничий, — посмотри вон туда. Сыночка моего, Пятраса, видишь? Люди веселятся, а этот сидит кислый, как уксус.
Степан посмотрел на Пятраса, который в этот момент, сидя на ступеньке крыльца, вынул изо рта окурок, зажег от него новую сигарету и с безучастным видом вяло продолжал курить…
— Мне про него говорили что-то, — начал было Степан, но замолчал: по ступенькам крыльца стремительно сбежала Магдяле, оглянулась, увидела Пятраса.
— Это еще что такое? Идемте танцевать. Там кавалеров не хватает, а он сидит.
Пятрас нехотя встал и бросил сигарету.
— Ведь там еще поют…
— О, да тут целая компания собралась, — протянула Магдяле, заметив Степана и старого Казенаса. — Тогда вот что. Пятрас, вы пойдете со мной. Живо! — и, не оглядываясь, выбежала за калитку.
Пятрас лениво двинулся за ней, потом пожал плечами и тоже побежал.
— Вот как у нас, — сказал старик, провожая их взглядом. — «Бегом марш!» — и мой дурень бежит за юбкой. Ну, пускай, лишь бы не киснул…
— Так я слышал какую-то историю, — опять начал, припоминая, Степан. — Невеста его бросила, что ли?
— Ну, бросила. Ну, пожалуйста! — с сердцем воскликнул Казенас. — Вчера, что ли, бросила? Год прошел. Давно плюнуть пора… Девка-то, главное, эта его Ирэна — поглядеть не на что. Ножки тоненькие, как у козы. Глазищи — во!.. — старик растопырил пальцами веки. — Они с моим дурнем были по уши влюбленные друг в дружку… Да он-то кто? Простой лесник. А она взяла да и вышла за фабриканта. Малюнас, слыхали? Конфетная фабрика. Ну, фабрику у него отобрали через месяц после свадьбы. Зато сам старый пузан остался у нее в полном распоряжении. На всю жизнь.
Лесничий выколотил о каблук потухшую трубку и, ворча что-то себе под нос, стал набивать ее снова.