Навсегда - Страница 154

154

Оняле с облегчением перевела дух, увидев, что человек подхватил сброшенный заплечный мешок и, шаркая подошвами, пошел к выходу…

Глава тридцать первая

Он прошел несколько десятков шагов по улице, и вдруг его охватил страх, что сию минуту, вот-вот из-за угла появится Магдяле. Он быстро повернул в переулок, свернул еще раз и так, переулками, вышел на огороды, а потом за город. Здесь не было видно людей, и он успокоился.

Шагая по меже длинного картофельного поля, он пошел в сторону болота, и чем дальше уходил от города, тем слабее делался его страх и сильнее злоба.

Дойдя до первых деревьев леса, он остановился, чтобы еще раз взглянуть на город. Теплый воздух струился над залитыми солнцем крышами. Какое-то мирное жужжание стояло над городком, точно над большим ульем. Да, им-то теперь там неплохо!

Если бы он застал вместо города одни развалины, ему, быть может, было бы легче. А теперь он чувствовал такую злобу, что хотелось схватить громадный камень и швырнуть его, чтобы он покатился по улицам, опрокидывая дома и давя людей.

Разве не жил он как раб, как вьючная скотина? Разве не терпел унижения? И все ради того, чтобы выжить, чтобы сохранить себя…

Он снова вспомнил детей и ощутил прилив настоящего бешенства. До чего идиотски робко и неуверенно держался он с ними. Разве не мог он отпустить хорошую пощечину этой девчонке? Стукнуть кулаком по столу, заставить их всех замолчать!

Вдруг у него мелькнула мысль, что он стоит на виду и его можно отовсюду заметить. Он повернулся и, стараясь шагать бесшумно, пошел в глубь леса.

Чутьем, по старой памяти, он забирал все правее и правее, пока не вышел на тропинку, ведущую прямо к дому отца. Он прошел уже большую часть пути и старался представить себе и внутренность дома и самого старика. Один за другим в памяти всплывали разговоры с отцом о партизанах, об оружии; потом вспомнился рассказ Оняле. И вдруг ему стало ясно, что к отцу идти не нужно. Он рисовал себе встречу и так и этак, — ничего хорошего не получилось.

Круто свернув, он пошел в чащу, обходя большую заболоченную низину…

Когда от долгой ходьбы заболели ноги, он остановился и прилег на берегу мелкого ржавого ручья, дожидаясь наступления темноты. В сумерках развел в ложбинке костер, вскипятил воду и поел.

Он хорошо выспался и с утра чувствовал себя совсем иначе. Подумать только, как он раскис вчера! Будто нет других городов, где его никто не знает. Магдяле? Ну что ж! Он найдет еще не одну. Что-что, а девушкам он всегда нравился.

Он нашел внизу, по течению ручья, довольно глубокий бочажок, разделся и потихоньку вошел в студеную, чуть слышно журчащую воду, над которой с жужжанием летали мохнатые лесные пчелы и стрекозы. Растирая водой широкие плечи и грудь, он ощущал под ладонями упругую, гладкую кожу и бугорки удлиненных крепких мышц. Все-таки он сохранил себя! Он не голодал. Другие голодали. А он работал по первому разряду и пищу получал тоже по первому разряду… И вот он стоит живой и дышит полной грудью, когда те, другие, давно уже превратились в искалеченных каторжной работой инвалидов или вовсе перестали существовать! Не так уж плохо, вовсе не так плохо!..

Он заметил у себя на руке зеленое пятнышко от кисточки Люне и с остервенением смыл его с кожи.

В течение всего дня он подумывал о том, чтобы выйти к железнодорожной станции и уехать в какой-нибудь другой город. Справка у него есть. Он найдет работу — мужчин теперь везде не хватает. При этой мысли он усмехнулся и ободрился окончательно. Однако торопиться не стал, смутно сознавая, что здесь, в лесу, ему гораздо лучше, чем среди людей.

Уже в сумерках, сидя у костра, он услышал за спиной легкий шорох и привычным ухом тотчас же определил, что это осторожно шагают двое людей. Если бы не треск костра, он расслышал бы это гораздо раньше и успел бы уйти в лес. Но теперь было поздно, и он сидел, весь похолодев, ожидая, что будет.

Шаги у него за спиной медленно приближались. К затылку прикоснулось что-то твердое и сейчас же сдвинулось книзу, отворачивая ворот куртки. Он ощутил холод металла, который с силой вдавился ему в ложбинку под затылком. Голос за спиной шепотом произнес по-немецки: «Руки вверх!»

Какие знакомые слова!

Он высоко поднял руки.

Второй человек обошел вокруг и стал против Казенаса. Костер горел слабо, то выбрасывая языки пламени, то готовясь совсем погаснуть.

Под затылок по-прежнему сильно давил ствол пистолета. Если бы в эту секунду он смел ненавидеть, он ненавидел бы этого человека, с такой ненужной силой давившего ему стволом на затылок.

Человек, стоявший против него, вдруг опустил винтовку, присел на корточки и, покопавшись в кармане, вытащил скомканный кусок бумаги. Брошенная в костер, она ярко вспыхнула, и Казенас узнал Кумписа. Обросший щетиной, осунувшийся, плохо одетый, это был, тем не менее, сам господарис Кумпис!

— Сын лесника! — произнес Кумпис. — Так вот это кто! Что ты натворил? Удрал?

Пятрас мгновенно понял, что эти вооруженные люди, тихими голосами разговаривающие ночью в лесу, — преступники. Значит, самым безопасным будет сказать им, что и он не лучше их.

— Ну ясно! — развязно подтвердил он.

— Так что ты натворил-то? — повторил Кумпис.

— Да ведь я в Германии работал. Я добровольно записался, — признался Пятрас и на всякий случай соврал: — А теперь меня за это хотели посадить. Вот я и удрал.

— Правильно сделал, — с удовлетворением заметил Кумпис и сказал, мешая литовские слова с немецкими: — Я знаю этого парня, Макс. Он будет с нами. Пригодится.

154