— Уходить тебе сейчас нельзя, это верно. Но как же нам все-таки быть с молоком? Ведь дети ждут! Не председатель его пить будет. Понял?
— Я же тебе все объясняю, а ты опять сначала, — мучительно вытягивая жилистую шею, тоскливо проговорил Йонас. — Тебе легко говорить. Меня уговоришь, а сама в город. А мне ночью тут сидеть и беды дожидаться. Думаешь, он постесняется поджечь? Ему это — тьфу!.. «Дети»! А у меня щенки, что ли?
— Да ведь он сбежал, ты же сам говоришь.
— Чтоб он свое добро бросил? Ну нет!.. Скорей пожжет все, на уголья пустит… Я же тебе толкую, он прямо сказал: попробуй, говорит, молоко один раз в город отвезти, сожгу твою хату вместе с ребятишками твоими вшивыми. Нет, как хочешь, а нам надо поскорей уходить из этого проклятого места.
Аляна встала.
— Говорил, говорил! — раздраженно сказала она. — Плюнь ты на то, что он говорил. Он тебе не хозяин больше. Мужик ты или нет, в конце концов?
Йонас укоризненно посмотрел на нее снизу вверх и грустно сказал:
— Я-то мужик. А ребятишки-то у меня еще мужичонки. Не желаю я, чтоб их поджигали.
— Ладно, хватит нам с тобой болтать, — со злостью проговорила Аляна. — Исповеди твои мне слушать надоело. Я тебя не уговаривать пришла, а распоряжение передала. Думай сам: Кумписа своего будешь слушать или делать то, что исполком велит.
— Госссподи!.. — тоскливо пропел Йонас. — Да я же всей душой! Но ведь исполком-то в городе, а Кумпис, дьявол, может, вон за тем кустом сидит и слушает.
— Вот что, — сказала Аляна. — Сейчас уж поздно. Я тут останусь ночевать, а утром отправим молоко.
Йонас посмотрел на нее ожившим взглядом, но тут же уныло, но честно сказал:
— Нехорошее это место, чтоб тут тебе оставаться.
Аляна, не отвечая, отвернулась и тихонько, по-мужски насвистывая, пошла от него, внимательно оглядывая по пути хозяйственные постройки.
Раздражение в ней так и кипело. Из-за какого-то трусливого мужика она не попадет домой, не увидит Степу! А он будет ждать… Что делать?
Потом она вспомнила громадные оцинкованные бидоны, полные молока, которые ей показывал Йонас, и постаралась думать только о том, как привезет их завтра в город.
Йонас, сгорбившись, с убитым видом ходил по двору и возился, прибивая к двери коровника железные петли, сделанные из гвоздя. Потом он вдел в них ржавый замок и долго вертел ключом, прежде чем защелкнулась ржавая пружинка.
Солнце село, в воздухе похолодало, и быстро стало темнеть. Жена Йонаса позвала Аляну ужинать.
За столом двое белоголовых мальчишек смотрели на Аляну с тем же тоскливо-виноватым видом, что и их отец. Только хозяйка нерешительно пробовала улыбаться, подкладывая гостье картошку, облитую сметаной, но и ее улыбка гасла в общем напряженном молчании.
Ребятишки притащили в избу соломы, хозяйка покрыла ее куском холстины и положила свою подушку. Аляна молча сняла подушку, бросила на ее место свернутую куртку и сразу после ужина легла, отвернувшись к стене.
Неслышно шептались хозяева, что-то шуршало и потрескивало около теплой печи. Перед самыми глазами Аляны по стене тянулась вдоль всего бревна длинная кривая щель. Из нее показались усы, высунулся таракан. Она подула на него, и он спрятался.
Едва задремав, Аляна почувствовала, что таракан щекочет ей шею, и проснулась, вздрогнув. Йонас, стоя над ней в темноте, тряс за плечо и шептал:
— Кто-то там хозяйничает… Ходит по двору… Вот, я тебе говорил!..
Аляна вскочила. Сердце у нее колотилось. Она стиснула зубы, зная, как преодолевать в себе страх, и грубо толкнула Йонаса:
— Ну, чего рот разинул? Идем посмотрим, кто там!..
Йонас, слегка подбодрившись от ее громкого голоса, шагнул к двери, приоткрыл ее и крикнул во двор:
— Э-гей!.. Кто там по двору бродит?
Окрик прозвучал как-то угрожающе-плаксиво.
Минуту никто не отвечал, затем явственно послышались чьи-то шаги и голос Кумписа:
— Ты, Йонас?.. Давай сюда ключ! Как ты смел коровник запереть?
— Нечего вам делать ночью в коровнике, хозяин, — умоляюще проговорил Йонас. — Вы днем приходите, хозяин, а так не полагается.
— Погоди еще, что я с тобой сделаю! Давай ключ! — с грубой угрозой в голосе повторил Кумпис.
— Чего вы все грозитесь, хозяин… — примирительно сказал Йонас. — Я в ваши дела не мешаюсь. Даже молока не трогал, раз уж вы не велели…
Шаги в темноте стали удаляться. Немного погодя звякнуло железо и заскрипели двери коровника.
— Ну вот, он сорвал замок, — упавшим голосом сказал Йонас.
— А чего он хочет? — спросила Аляна. — У тебя тут есть какое-нибудь оружие? Ну, хоть топор-то есть?
В это время из коровника донеслось отчаянное, все разрастающееся, тягучее мычание, полное тревоги и призыва.
Йонас выбежал во двор, и Аляна, спотыкаясь и не сразу находя в темноте дорогу, побежала следом за ним. Обогнув угол сарая, она услыхала захлебывающийся и вдруг оборвавшийся коровий вопль, испуганный крик Йонаса: «Нельзя, хозяин, нельзя!..»
В свете фонаря, шатаясь, стояла, подняв морду, большая пятнистая корова. Поперек горла у нее зияла длинная рана, из которой с бульканьем била черная струя.
Все это продолжалось одно мгновение. Затем Кумпис отскочил от коровы в сторону, и она, дергая головой, тяжело опустилась на колени.
Отпрянув, чтоб его не забрызгало кровью, Кумпис взмахнул рукой с зажатым в ней охотничьим ножом и крикнул Йонасу:
— Выводи! Всех выводи!
Коровы, почуяв кровь, заметались, стараясь вырваться из коровника.
Йонас, размахивая где-то подхваченной лопатой, наступал на Кумписа и исступленно вопил: