Увидев Аляну, девушка стала как вкопанная, всплеснула руками не то от возмущения, не то от отчаяния и крикнула:
— Боже мой, а она тут сидит как ни в чем не бывало!
Аляна не успела ни о чем подумать, не успела ни испугаться, ни взволноваться, только поняла, что сейчас случится что-то очень важное: хорошее или плохое.
Она поднялась и спросила:
— Что?
Тяжело дыша после бега, девушка подобрала выскользнувшую из руки косынку и взмахнула ею, точно прогоняя Аляну.
— Иди!.. Сидит и ничего не чует! Скорей!.. Твой там… вернулся.
Ничего больше не спрашивая, Аляна пошла. Она не знала, быстро или медленно идет, а девушка, с удивлением заметив, что она идет очень медленно, придержала шаг и пошла рядом, возбужденно-радостно заглядывая Аляне в лицо.
— Ты что? Обрадовалась?.. — говорила она торопливо, забегая сбоку. — Ты знаешь, как оно было? Мужичок один прибежал ночью. «Беда! Ваших каких-то окружили жандармы с полицаями!» Комиссар, ничего не говоря, сам поднял две роты. Темнотища как в пекле, а они в полном боевом, бегом! Только отдышатся, и комиссар опять командует: «Бегом, марш!» И ребята дают ходу… На рассвете они выскочили на шоссе, прямо где машины у жандармов стояли. Как дали сразу гранатами, бензин хлещет, машины горят. Они про все окружения сразу позабыли!.. Да ты слушаешь или нет?.. Что ты, точно окоченела? Ты хоть не останавливайся!
Услыхав где-то вблизи, за деревьями, голоса, Аляна остановилась, чувствуя, что ей нечем дышать. Но стоять на месте было еще хуже, и она пошла дальше.
На поляне толпились, оживленно разговаривая, партизаны, и среди них она увидела неподвижно стоящего человека в солдатской шинели. Она не узнавала этого человека, но оторвать от него взгляда не могла. Других людей, окружавших его, она как-то совсем не замечала.
Увидев ее, человек неуверенно двинулся навстречу, и так они шли друг к другу, пока почти не столкнулись. Лицо у него было худое, черно-загорелое, небритое, пугающе чужое и все-таки невыразимо родное. Несмело и радостно улыбаясь, он смотрел на нее в упор, медленно поднимая руки. Аляна подошла вплотную. Протянутые к ней руки обняли ее, потом осторожно сжали, и она тоже обняла его своей здоровой рукой за шею. Несколько раз они поцеловали друг друга холодными, сухими губами, ничего не понимая от волнения.
Степан отодвинулся и, покосившись на ее неподвижно висящую вдоль тела левую руку, испуганно спросил:
— Больно?
Аляна отрицательно покачала головой:
— Она у меня почти как мертвая. Не больно…
— Пойдем, ну пойдемте, что ж вы тут среди дороги стали?.. — настойчиво твердил рядом чей-то голос.
Аляна обернулась и увидела Наташу, которая топталась рядом, от нетерпения подскакивая на своем костылике.
Они послушно пошли следом за Наташей, держась за руки, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы мельком взглянуть друг на друга.
То, что произошло, было так необъятно, что они совсем не могли радоваться в эти первые минуты. Они были ошеломлены, почти подавлены, им надо было опомниться, прийти в себя.
Они спустились по ступенькам в землянку, и здесь, в неясном свете маленького окошечка, Аляна вдруг увидела Степана таким, каким помнила его, каким он был прежде, и неожиданно для всех и для самой себя громко, в голос, заплакала, сотрясаясь всем телом от рыданий, низко пригибая голову, чтоб спрятать лицо.
Напрасно Степан и Наташа гладили ее, уговаривали, спрашивали, что с ней. Она отвечала «ничего, ничего!», потому что и сама не знала, что с ней.
Все годы разлуки и неизвестности она говорила себе: «Он жив, он вернется, мы увидимся, я знаю». И вот только сейчас, сию минуту она поняла, что ничего-то не знала! Надежда и страх потерять надежду — вот что у нее было, когда она убеждала себя, что «знает!». И теперь она впервые плакала, содрогаясь от страха.
Так человек, который карабкается по отвесной скале, видит только трещины и уступы, куда можно поставить ногу, но, добравшись до безопасной вершины, оглядывается и холодеет от ужаса, чуть не теряя сознание, впервые увидев пропасть, которая все время была у него под ногами.
— Какой? Ну, как я тебе его опишу?.. — Аляна сидела на койке рядом со Степаном, был вечер второго дня после их встречи. — Ну, очень, очень маленький. А так, если поглядеть, совсем настоящий человек. Вот так он лежал на постели, — Аляна надавила ладонью на тюфяк и сделала маленькую ямку. — И как плясать любит! Услышал музыку — рот до ушей, и давай приплясывать… — Аляна, мечтательно улыбаясь, покачала головой. — Ножки-то еще не слушаются, а он даже щеки надувает, так старается.
— Откуда же музыка? — нетерпеливо спросил Степан.
— Ну, какая музыка! Такие органчики игрушечные бывают, знаешь? Вроде шарманочки. Ручку крутишь, он и бренчит.
— Ну, а какого он роста? — напряженно хмурясь, чтоб лучше себе все представить, спросил Степан и показал рукой — Вот такой?
— Да никакого роста у него тогда не было! — засмеялась Аляна. — Он и плясал-то сидя… Ну, вот такой, ножки коротенькие. А глаза у него синие… Сам розовый. Волосики беленькие… Лысоватенький немножко. Вот каким я его видела, таким и помню…
— Нет! — с отчаянием воскликнул Степан. — Не могу и не могу себе представить! Пока своими глазами не увижу, не поверю. Ведь это чудо какое-то! Ничего не было, и вдруг твои глаза, волосики… смотрит, музыку слушает. Ведь ничего удивительнее быть не может!
Аляна высвободила руку из руки Степана, прикрыла глаза и осторожно провела ладонью по его лицу, по голове, по плечам, легким, внимательным, скользящим касанием, точно слепая, узнавая его пальцами.