Позвали ужинать, и слушатели начали разбредаться из землянки. Наташа, морщась от боли, осторожно разогнула ногу и села поудобнее.
— А ты, Степа, подожди, не уходи, — остановила она Степана, когда он тоже поднялся. Ей очень хотелось что-нибудь еще рассказать про Аляну, но сразу как-то не получалось. — Иди-ка сюда, что я тебе покажу. Вон коробочка, на полке, подай-ка мне! — Она взяла из рук Степана поданную ей жестяную коробочку от чая и открыла одну за другой две крышечки. — Видал?
В коробочке лежали мелко наломанные кусочки шоколада и сахара.
— Теперь возьми, там: мыло лежит… Нашел? Нет, ты к носу возьми, нюхай. Ну, что? Чистая сирень?.. Ага! Это я все для нее коплю. Как придет, чтоб сразу ее угостить, помыть… — Наташа, не вставая, потянулась, вытащила из-под подушки брезентовый мешочек. — А тут я все перестирала, заштопала, все ее тряпочки-шмуточки.
Степан увидел высунувшийся ворот и манжеты серого свитера из жесткой домашней шерсти. Не только этот растянутый от надевания через голову ворот, но даже похожий на звездочку рисунок штопки на манжете, оказывается, хранился все эти годы в его памяти.
Он нерешительно потянулся, чтобы дотронуться до знакомой на ощупь крупной вязки, но, стиснув зубы, убрал руку.
Наташа сунула мешок обратно и вытащила из-под своего изголовья какую-то картонную коробку, в которой перекатывалось штук двадцать патронов для пистолета «вальтер».
— Это я по штучке, по две наклянчила у ребят. Понял? Они как раз к ее пистолету. Знаешь как пригодятся? Иной раз вся твоя жизнь висит на одном патроне. А у нее теперь будет запасик. На черный день. Что, здорово?
— Ох, Наташка ты, Наташка! — горестно и нежно сказал Степан и ласково погладил ее худенькую руку.
— Наташка хитрая, как муха, не думай, — самодовольно сказала Наташа, — а теперь иди, ужин сюда возьми, ладно?
— Я не коммунист! — сказал начальник уездной полиции. — Нет. Я не хочу вас обманывать.
— Это мы знаем, — спокойно подтвердил Матас.
Они не первый час уже сидели за столом на кухне одинокого хутора, где было назначено это свидание.
Автомат Матаса стоял в углу, а вокруг хутора были расставлены партизанские посты… Начальник полиции тоже явился при оружии и в полной форме, только фуражку снял и положил около себя на табурет.
— Политика — это не мое дело. Дело всякой полиции — поддерживать законный порядок, верно?
— Что-то в этом роде, — уклончиво ответил Матас.
— Ты не можешь сказать, чтобы мы нечестно выполняли то, о чем договорились. Никак не можешь! Мы вам помогали, когда могли.
— Помогали, — согласился Матас. — Мы этого не забудем.
— Вот именно: самое главное, чтоб вы потом не забыли.
— У нас память хорошая! Действуй так же дальше — заслужишь полное уважение. А оно тебе еще пригодится.
Начальник полиции закурил сигарету и протянул портсигар Матасу. Тот, качнув головой, вытащил из бокового кармана свою, помятую, и закурил.
— Я не коммунист, нет, — выпуская дым, задумчиво повторил начальник полиции. — Не скажу, что я вот сейчас так бы и кинулся в огонь за советскую власть, нет… Но две вещи я знаю: первое, что в конце концов победа будет за вами, а не за фашистами.
— Ну, об этом теперь уж и сами фашисты догадываются, — вскользь вставил Матас.
— Правильно, только ты на это не сворачивай, — предостерегающе поднял палец начальник полиции. — Первый раз, когда мы с тобой вот на этом месте встречались, хорошие или плохие были у нас дела?
— Дела были трудные.
— Вот. Так что первое без второго еще ничего не значит.
— Тогда давай сюда свое второе.
— А второе — это что когда ваша возьмет, и русские разобьют Гитлера, и вы опять начнете тут устраивать все по-своему, я знаю, что Литва останется Литвой. Наши дети пойдут в литовские школы и начнут учиться по литовским букварям, и Зарасай опять будет называться Зарасай, а не Зюдерзее, и если кто-нибудь на том месте, где сейчас висят объявления «только для немцев», повесит табличку «только для русских», вы его посадите в сумасшедший дом… ну, и так далее. Только и всего. Но для меня это кое-что значит. Может, даже больше, чем все остальное.
— И первое и второе у тебя неплохи, — весело улыбнулся Матас. — Нам бы еще двух-трех таких полицейских начальников, и веселей бы жить было. Документы я, значит, забираю.
— Только поаккуратнее с ними. Ведь в случае чего они меня повесят.
— Меня тоже, — смеясь, сказал Матас и, потушив сигарету, встал из-за стола. — Значит, все ясно, договорились. Главное, чтоб у нас связь побыстрей оборачивалась, не запаздывала.
— Да, — сказал начальник полиции, тоже вставая и протягивая руку к фуражке. — Еще одно. Есть сведения, что на одном хуторе мужики прячут какую-то девушку. Раненую или больную, точно не знаю. Думаю, не ваша ли. Тогда забирайте ее оттуда поскорее, пока гестапо не пронюхало. Своих-то я пока придержу.
Матас почувствовал, что ему стало очень жарко.
— Наша? Ну, едва ли… — сказал он равнодушно. — Однако спасибо, на всякий случай как-нибудь проверим. На каком это хуторе?
Начальник полиции вытащил из сумки карту, разгладил ее на столе и стал искать глазами нужную отметку.
— Вот, — сказал он и показал пальцем на карандашный крестик, поставленный около маленького пятнышка рощи с квадратиком, обозначавшим отдельный хутор. — Вот это сто сорок первый километр по главному шоссе. Тут начинается проселок. Километров двенадцать от поворота и немножко в сторону, вот тут, где озерца эти маленькие.