Навсегда - Страница 118

118

— Говори, что важное? — настойчиво прошептал надзиратель. — Ну, скажешь? — и снова сжал пальцы на горле лежащего. Тот утвердительно заморгал, а когда пальцы опять немного разжались, с лихорадочной поспешностью захрипел:

— Важное… Важное… Утром собирались напасть на охрану…

— Ты утром знал и молчал? Так?

— Утром? Утром я боялся. Я думал, а вдруг у них все удастся и можно будет убежать?.. А теперь у них ничего не получится. Я выследил… Идем скорей, я все расскажу коменданту, и ты со мной в доле будешь, понимаешь, будто мы вместе?.. Ну, отпусти руки.

— Успеется, — флегматично заметил надзиратель. — А может, ты все врешь? Перетрусил и наговариваешь?

Захлебываясь от нетерпения, беглец стал ругаться:

— Да что ты меня держишь, дьявол длиннорукий? Сейчас же отпусти, лошадиная морда, или я коменданту скажу… Они же там, в первом блоке, все собрались и как раз сейчас решают, что делать дальше…

И этот скуластый — у них самый главный… Не знаю, да? Я все знаю!.. Пусти, скотина!..

— Хватит, — сказал надзиратель. — Видать, действительно кое-что знаешь.

— Ага, то-то! — обрадовался лежащий и нетерпеливо завозился, стараясь встать.

Надзиратель не шевелился и по-прежнему не разжимал рук.

— Да пусти ты, черт, что ты, окоченел, что ли? — натужно захрипел лежащий и ткнул кулаком в нависшее над ним неподвижное, сосредоточенное лицо надзирателя.

— Сейчас… — сказал надзиратель. — Погоди, вот сейчас! — и крепко зажмурился.

Через несколько минут, так же осторожно переползая от барака к бараку, надзиратель добрался до первого блока.

Войдя внутрь, он прикрыл за собой дверь и молча остался стоять, прислонившись к ней спиной. Генрикас переглянулся с товарищами и, неторопливо пройдя между нар, на которых сидели и лежали оборванные, разбитые дневной усталостью люди, присел в двух шагах от двери.

Надзиратель, точно повинуясь приказу, сейчас же сел с ним рядом.

— Ну, что там случилось, Марек? — еле шевеля губами, спросил Генрикас.

— Где неудача, там сразу являются изменники. Теперь найдутся и у нас. Уже нашлись.

— Это все?

— Все. Одного я только что задушил. У третьего блока. Он шел вас выдавать… Вот этими руками. Проклятые у меня руки. И откуда в них сила такая ненормальная?

— Хорошие руки, — сказал Генрикас.

— Тебе легко говорить. Да ладно! Что дальше?

— Ты все знаешь. Сегодня…

— Значит, на поверке? Ну, слава богу. Какой ни на есть, а конец…

Глава одиннадцатая

Перед началом вечерней поверки измученным после работы заключенным полагалось совершенно бессмысленно выстаивать в строю ровно час.

Большой крытый грузовик пыхтел на плацу, и команда Хандшмидта уже хлопотала, отбирая людей.

Первыми были, конечно, выгнаны из строя те, кто не выполнил рабочей нормы.

Эти точно знали, что их ждет: грузовик Хандшмидта; полчаса тряской езды; острый, полный жизни запах хвойного леса, чьи-то слабые всхлипывания, чьи-то надтреснутые голоса; освещенные яркими фарами свежие комья глины на краю ямы и оглушительное тарахтенье автоматов в вечерней лесной тишине…

По команде Хандшмидта эти люди послушно выходили из строя и, цепляясь ослабевшими руками, срываясь и помогая друг другу, начинали карабкаться в грузовик.

Но сегодня таких оказалось мало, а Хандшмидт предпочитал полный комплект, ровно столько, сколько влезет в машину. И потому он отправился вдоль строя, бегло вглядываясь в лица. Глаз у него был верный. Он без промаха узнавал самых слабых, заболевших, сломленных усталостью.

Боже ты мой, какими бравыми молодцами выпячивали грудь, выпрямляли дрожащие колени, заносчиво вздергивали острые подбородки и вытягивались при его приближении жалкие желтолицые старики и молодые мужчины с глубокими морщинами на лицах, с потухшими глазами!

И вот во время этого самого обхода Хандшмидта профессор Юстас вдруг как-то легко качнулся, потерял равновесие и упал. Он знал, что падать никак нельзя, и, ошеломленный, сидя на земле, старался понять, что же с ним, собственно, произошло и можно ли еще поправить дело?

Чьи-то руки рывком подняли его с земли, втиснули в строй, и с двух сторон он почувствовал подпиравшие его плечи.

Хандшмидт даже не взглянул в ту сторону, где происходила вся эта возня. Продолжая обход, он вытолкнул из ряда какого-то высокого, спотыкающегося от удивления и страха парня, а потом, проходя мимо профессора, на ходу ткнул его в грудь толстым пальцем в грязной замшевой перчатке.

Профессор сделал шаг вперед, обернулся на тех, кто остался в строю, но от волнения не узнал ни одного лица. Подойдя к грузовику, он в нерешительности остановился. Ему навстречу протянулась рука, совсем черная до запястья и белая выше кисти. Она ухватилась за руку профессора, безуспешно стараясь ему помочь. Потом протянулись еще и еще чьи-то тонкие, слабые руки и кое-как втянули его наверх. Те, кто оставались в строю, увидели, как он исчез вместе с другими в темноте крытого кузова…

Мелодично звякнул о рельс железный брусок, давая сигнал к поверке. По углам на сторожевых вышках зажглись яркие лампы с рефлекторами.

Синие сумерки еще больше сгустились в лесу, окружавшем лагерь.

Громадная, выстроенная по линейке правильными рядами, вытянулась по плацу толпа заключенных, а в некотором отдалении от нее кучками стояли скучающие автоматчики охраны.

Бесчисленное количество раз за последние годы они стояли так, друг против друга, — кучка солдат и безоружная, беспомощная толпа людей в несколько сот или тысяч человек. И хотя каждый из этих автоматчиков мог считаться солдатом не больше, чем может считаться охотником мясник на бойне, они умели убивать и хорошо владели орудиями, предназначенными специально для этой цели. А самое главное, они были непоколебимо уверены в своем полном превосходстве.

118